Жил на свете один человек – Демидкой звали. Он был так беден, что едва прокармливался с женой своей. Вот раз он раздумался о своем житье-бытье и говорит сам себе: «Что за дьявол! Сколько ни мозоль рук, сколько ни гни спину над работой, а все толку нет никакого. Надо придумать, как бы на свете не трудясь прожить и нужды ни в чем не терпеть. Вот это было бы куда как хорошо!»
Пошел он в степь, где лошади паслись, понадергал из конских хвостов волосьев, понаделал силков и расставил их на падле (на животных, которые умерли от ран, болезней, старости – ред.). Попались в силки две вороны. Принес он их домой. Потом призанял у соседа денег, купил курицу, муки, яиц и приказал жене сварить лапшу с курицей и поджарить яичницу. А сам посадил одну ворону на печку и настрого наказал жене не выпускать ее на двор. Другую же взял под полу бешмета и пошел в церковь. В тот день был праздник. Пришел бедный человек в церковь и встал в дверях. Идет мимо него поп, а он возьми и придави ворону, а та во все горло: «Кар-кар-кар!».
– Что это, свет-Демидушка, у тебя под полою кричит? – спрашивает поп у бедного человека.
А тот попу в ответ:
– А это, батюшка, Правда кричит.
– Какая-такая правда?
– А вот какая! – говорит Демидка, вытащил из-под полы ворону и показывает попу.
– Да ведь это ворона, – говорит поп. – Ты, свет, со мной дурака строишь. Как же это можно допустить, чтобы ворона, которая есть птица небесная, и вдруг была бы правдой?
– Мало ли, что она есть птица небесная, а все же она – Правда, – уверяет Демидушка. – Вот слушайте, батюшка, прикажу я Правде полететь ко мне домой и сказать жене, чтобы она к обеду приготовила лапшу с курицей и яичницу. А после обедни зайдите ко мне, милости просим, отобедать, и если жена в точности исполнит мое приказание, так значит, птица эта и есть Правда.
– Хорошо, свет, – согласился поп. – Ну, приказывай Правде.
Дал Демидка приказание вороне насчет обеда и пустил ее. Полетела ворона в лес и от радости закаркала.
Служит поп обедню, и не терпится ему – хочет узнать, правду ли говорил Демидушка или же по глупости своей врал. Отслужил он обедню и с Демидкой пошел к нему в гости. Пришли, сели за стол. Подала жена обедать. Смотрит поп – на столе лапша с курицей и яичница.
Удивился он и спрашивает:
– А где же Правда?
– А вон на печке сидит, – говорит Демидушка.
Взглянул поп – и в самом деле, на печке ворона сидит да перья на себе клювом охорашивает.
Вызвал поп Демидушку на двор и просит продать ему Правду.
– Отчего же? Можно! – говорит Демид. – Сто рублей.
– Дорого, свет, уступи!
– По своей цене, батюшка, отдаю вам. Ведь этой Правде и цены нет. Ежели бы ее понесли к какому-нибудь генералу, так тот и разговаривать не стал бы: «На, получи тысячу рубликов!» А я вам по уважении. Отдаю за сто.
– Видно, уж придется взять, – говорит поп, вытащил кошелек, отсчитал Демидушке сто рублей, взял ворону и пошел домой.
– Вот, мать, – говорит он попадье, – какую редкостную птицу приобрел я! И принялся он рассказывать про ворону: такая-де она умная, что человеческую речь понимает и всякое приказание в точности может исполнить. Попадья слушает и только удивляется. На другой день ни свет, ни заря поднялся поп с постели, попадью разбудил и дал ей такое приказание, чтобы она не смела готовить обед до тех пор, пока Правда не прилетит и не скажет ей. Взял он ворону и отправился в степь.
– Ну, – говорит он, – лети ты, Правда, к матушке и скажи, чтобы она к обеду приготовила мне солонинки с хреном, а то, скажи, давно уж батюшка не едал ее; да чтобы щи жирные были, да блинчики с вареньем… Ну, лети!
Пустил поп ворону. Поднялась та вверх и крикнула: «Кар-кар». А поп-то подумал, что это она ему отвечает: слушаюсь, мол, исполню ваше приказание. До самого обеда шатался он по степи и так проголодался, что, кажется, быка целого съел бы. Приходит он домой и говорит:
– Ну и проголодался же я, мать моя! Давай-ка обед поскорее!
– Да я еще и не думала обеда-то готовить – все ожидала, когда твоя Правда с приказанием прилетит, – отвечает попадья.
– Да разве же она не прилетела?
– Нет, не прилетела.
«Обманул меня Демидка-пес! – подумал поп. – Ну уж и задам же я ему! Удушу его, как собаку!»
Наутро пригласил он с собой дьячка, взял веревку и отправился Демидку душить.
А тот знал, что поп к нему придет рассчитываться за обман, на другую хитрость ударился. Стояла у него на дворе горка небольшая, втащил он на эту горку тележку и ждет попа.
Только поп с дьячком к нему на двор, а он прыг в тележку и покатился с горки.
– Тпр-р-у! Стой, тележка, стой! – орет он во все горло. – Стой, не то батюшку задавишь!
Тележка и остановилась около ворот.
Удивился поп такому чуду: вот, дескать, добро-то какое! Не нужно ни лошадей, ни кучера, садись и поезжай, куда душе твоей угодно. Разгорелись у него глаза на эту тележку, и о том забыл, что пришел-то он затем, чтобы Демидушку-обманщика удушить. Отозвал он в сторону Демидку и сторговал у него тележку за двести рублей. Отдал он деньги, привез тележку и опять хвалится попадье.
– Не верится мне что-то, – говорит попадья, – как бы опять Демидка поганый не обманул тебя.
– Ну, уж нет! – весело отвечает поп. – Сам же я своими собственными глазами видел, как эта чудесная тележка по приказанию Демидки действовала. Да чего там? Мы можем сейчас испытать ее! У нас это недолго, мы на этот счет мастера… Хочешь, я покатаюсь в тележке?
– А ну, начинай!
Уселся поп в тележку и кричит:
– Ну-ка, чудесная тележка, покатай батюшку по двору!
А тележка ни с места – как стояла, так и стоит себе. Уж поп на ее кричал-кричал, ногами толкал, а она – ни с места. Попадья схватилась за бока и давай над попом смеяться.
– Ха-ха-ха! – хохочет она. – Еще попом называешься, а какому-нибудь Демидке-хаму, который трем свиньям не разделит пожрать, в обман дался! Ну уж и муженек, нечего сказать, хорош!
И стыдно стало попу, и злость его разбирала на Демидку: кажется, попадись он ему сейчас на глаза, в клочки бы разорвал его.
– Ну, чего ты хохочешь? – накинулся он на попадью, чтобы хоть на ней сорвать свое зло, и чуть не избил ее.
Наутро идет он опять с дьячком Демидку душить. Теперь, мол, не проведешь, не поддамся твоим хитростям.
А Демидка еще лучше тележки шутку выкинул: купил он где-то лошадь-клячу, такую скверную, худую, что хороший хозяин не только не стал бы держать ее во дворе, а еще заплатил бы живодеру, чтобы тот его избавил от нее. Демидка же поставил клячу посередине двора, набросал в ее навоз серебряных денег, присел на корточки и ну копаться руками в навозе!
Пришли поп с дьячком, увидели, каким делом он занимается, – засмеялись.
– Что ты, дурак, делаешь? – спросил поп. – Жук, что ли? Ты что копаешься в навозе? Это еще что за чудовище морское стоит? Толкнул он клячонку, а та чуть на землю не повалилась.
– Потише, батюшка! Будьте так добры, не толкайте моей лошади! – ответил Демидка, – Вы не смотрите, что она такая худая: ей, ежели кто понимает, и цены нет. Вы вот, батюшка, говорите, что я, как жук, копаюсь в навозе, а того не знаете, зачем копаюсь…
– А зачем? – спросил поп.
– А вот зачем! – говорит Демидка и указывает на деньги, рассыпанные в навозе.
– Что же это такое? – вскричали в один голос поп и дьячок и от удивления рты разинули.
– То-то вот! – ухмыляется Демидка. – А вы, батюшка, еще смеетесь над моим конем! А навоз-то с деньгами ведь он же приносит! Будь я при достатке да корми коня овсом, так в месяц миллионщиком сделался бы.
– А ты вот что, свет-Демидушка, – говорит поп, – к чему тебе этакий конь? Конюшни у тебя нет, запоры в доме хорошей тоже – того и гляди коня сопрут. А ты лучше, свет, продай его нам.
– Да, да, это верно! – подхватил дьячок. – В самом деле, Демид Павлыч, продай коня.
– Да я не прочь продать, – отвечает Демидка, – лишь бы цену настоящую дали.
– А сколько ты, свет, хотел бы за него взять?
– Да что ж с вас запрашивать? Люди вы свои, нужные. Давайте полтысячи рублей. А не хотите – воля ваша.
Переглянулись поп с дьячком и в сторону отошли, посоветовались между собой, сложились деньгами и купили у Демидка коня-одра (старого, исхудалого – ред.) за пять сотен рублей.
Привели его к попу во двор и поскорее в конюшню поставили, чтобы никто из соседей не видел.
– Он у нас в одну неделю раздобреет, – говорит поп про коня.
– Главное, батюшка, не надо корма жалеть, пусть себе кушает на доброе здоровье. Бог с ним! – бормочет дьячок, а сам старается, конюшню метет, пот так и льет с него.
– Корма-то хватит, – отвечает поп, – лишь бы кушал он, голубчик. За кормом мы не постоим.
Прибрали конюшню и подались они за кормом: один принес на себе целый мешок пшеницы, а другой целый мешок кукурузы; высыпали все в колоду – ешь, мол, голубчик, что твоей душе угодно!
Принялась жрать голодная кляча, а поп с дьячком стоят тут же да руками его по бокам гладят. А потом принес поп огромный замок, может, фунтов на десять, а то и больше, закрыл дверь в конюшню и замок этот на пробой (металлическая дужка, которая служит для навешивания замка, острые концы дужки пропускаются сквозь дверь и загибаются с обратной стороны – ред.) повесил. А как настала ночь, порешил он с дьячком ночевать около конюшни и коня стеречь: ведь мало ли на свете разных прохвостов, которые только и думают о том, как бы кого ограбить! Взял поп револьвер шестизарядный, кинжал на кушак навесил, а дьячок где-то старое ружье со штыком достал и топор возле себя положил, и сидят оба около двери, слова не проронят, чутко ко всему прислушиваются. Ночь за год им показалась, утра никак не могли дождаться. Но вот занялась заря, а после и совсем светло стало на дворе. Отпер поп замок и вошел вместе с дьячком к конюшню – глядят, а конь-то их лежит на полу и ноги вытянул.
– Тс-с-с! – говорит поп дьячку и пальцем на него грозится. – Спит наша лошадушка, отдыхает.
А какое там отдыхает, когда она совсем подохла, пшеницы да кукурузы обожравшись!
Подошел дьячок ближе к лошади, толкнул ее ногой, а она как бревно. Испугался он и говорит попу:
– Батюшка, а ведь конь-то наш подох.
– Что ты мелешь, греховодник? – воскликнул поп.
– Ей-богу, подох, посмотрите сами. Объелся он вчера с голодухи пшеницы и кукурузы и подох.
Убедился поп, что конь подох, и принялся костерить (ругать – ред.) дьячка.
– Это все ты виноват! – говорит он. – Корма жалеть не надо! А я-то, дурак, послушал тебя – пшеницы мешок приволок! Вот те и не пожалели корма: пятьсот рубликов тю-тю! Эх ты, остолоп, а еще дьячок!
– Да что вы, батюшка, пристали ко мне? – огрызнулся дьячок. – Что я? Насильно, что ли, заставлял его лопать пшеницу? Сам виноват – не жадничал бы!
– Ну, ладно! Давай поищем денег, – говорит поп. – Меня что-то сумленье берет: навозу-то чуть ли не воз, а денег и гривенника не видать.
– – Да и я тоже подумываю, батюшка, уж не обманул ли нас Демидка? Мужик-то он – пройдоха, на всякую подлость согласен, – ответил дьячок.
Принялись они оба в навозе копаться; но сколько ни копались, а денег гроша ломаного не нашли.
– Я так и знал, что Демидка-подлец обманул нас! – сказал дьячок. – А все же вы, батюшка, виноваты: вы первый вздумали купить эту анафемскую лошадь…
– Что ж, что я первый вздумал? – крикнул в сердцах поп. – А кто мошенника Демидку Демидом Павлычем называл? Кто к нему лисой подмазывался? Не ты, а? Молчал бы уж лучше!
Спорили-спорили поп с дьячком и чуть не подрались, да спасибо, вовремя одумались. А как одумались, то порешили сейчас идти к Демидке и без всяких рассуждений удавить его. Но Демидка не дремал: пока поп с дьячком с лошадью возились, он выкинул штуку почище прежних. Налил он в бычий пузырь крови куриной и приказал жене своей спрятать его у себя на груди, под кофтой.
– Да смотри, – говорит он, – в точности исполни, что я тебе прикажу. Слушай: придут к нам поп с дьячком, а я на ту поры ругаться с тобой буду: что я тебе ни скажу, ты на все, ровно бы собака цепная, огрызайся. Ширну я тебя ножом, а ты упади на пол и притворись мертвой. Ударю я тебя кнутом, а ты, точно сразу оживела, поднимись с пола. Да смотри не смейся, а то все дело испортишь.
Приходят поп с дьячком во двор Демидки, а из хаты слышится крик, брань, шум.
– Ишь, собака, разбушевался как! – говорит поп дьячку.
– Чего ему не бушевать? – отозвался дьячок. – Деньги-то даром пришлись – водки пей, сколько хочешь.
Вошли они в хату и остановились у дверей. А Демидка с взъерошенными волосами, с ножом в руке стоит посередине хаты и так-то ругает жену, что даже слушать страшно. Жена тоже спуску ему не дает: он ей слово, а она ему в ответ двадцать.
– Я тебе докажу! Узнаешь, как мужа не слушать! Подавай на стол – обедать пора! Вон, кстати, и батюшки, которые есть отцы духовные, пришли… Слышишь, что ли? – орет он на жену.
– Да ты что орешь? Испугалась я тебя! – кричит жена. – Хочешь жрать, ну и жри, а я за всяким чертом ухаживать не стану!
– Так я, по-твоему, черт, а?
– Понятно, черт!
– Так на же тебе от черта, получай! – размахнулся Демидка и пырнул ножом жену в грудь.
Та брякнулась на пол и не шелохнулась, а из раны кровь по полу потекла. Испугались поп с дьячком, «караул!» закричали и бросились было бежать из хаты, да Демидка остановил их.
– Постойте, отцы, не кричите зря! Пугаться тут нечего, потому у меня есть такое лекарство, что в один миг свою супружницу оживлю, – говорит Демидка, а сам с гвоздя снял кнут. – Ну-ка ты, барыня липовая, полно тебе валяться! Вставай!
Размахнулся Демидка да как вытянет жену кнутом, так та, как оглашенная, с полу вскочила и глаза начала протирать. А поп и дьячок глаза от удивления вытаращили.
– А что это, Демидушка, за живилка такая? – спрашивает поп.
– А вот эта самая! – говорит Демидка, показывая кнут, и в пояснение прибавляет: – Был у меня вчера ночью один странный человек. Из китайской, говорит, земли идет, в Ерусалим пробирается… Ну, и подарил мне два кнутика. За твою, говорит, честность, Демид Павлыч, я тебе на память жертвую две живилки. Режь, говорит, хоть каждый день по сотне людей, да только живилкой не забывай их подстегивать, так ни один не умрет. Да чего вам рассказывать? Сами же видели сейчас…
– Да, – говорит поп, – каких только чудес нет на свете! А что, Демидушка, случаем не продашь ли нам эти живилки? На что они тебе? Привыкнешь ножом людей резать и, чего доброго, разбойником сделаешься и в Сибирь на каторгу попадешь.
– Эх! – вздохнул Демидка. – Не хотелось бы мне подарок хорошего человека продавать, да ничего, видно, не поделаешь: бедность доняла… Что ж? Купите! Давайте по полсотни рублей за каждую.
Поп и дьячок не стали и торговать с ним: видят, мужик – дурак, настоящей цены этим вещам не знает. Вынули деньги, отдали Демидке, взяли кнуты и пошли по своим домам.
Пришел поп домой и ни с того, ни с сего напустился на попадью: то не так, другое не так. Ругает ее на чем свет стоит.
– Да ты что пристал ко мне? – кричит попадья. – Чего тебе надо? Очумел ты, что ли?
– А! Я очумел? – заорал поп, как будто на самом деле разозлился, схватил со стола нож да как полыхнет им жену в бок, та так и покатилась на пол, подрыгала ногами, и дух вон.
– Вот я тебя живо подыму! – говорит поп и вытянул жену кнутом. А попадья как лежала мертвая, так и лежит.
«Что за оказия? Неужто умерла?» – подумал поп и испугался.
Присел он на корточки перед попадьей, а руку взял ее, тормошить начал. Так и есть – умерла! Еще пуще прежнего испугался он. Что ту делать? Боится, как бы его за убийство не осудили, да и попадью жалко очень. Заплакал с горя бедный поп: уж он причитывал-причитывал над попадьей. Ну однако вздумал, надо же куда-нибудь схоронить (спрятать – ред.) мертвое тело, а то, чего доброго, узнает народ. Схватился он бежать к дьячку, посоветоваться. Глядь, а дьячок сам к нему спешит. Прибежал он, весь бледный, трясется.
– Батюшка, а батюшка! – бормочет он. – Что мне делать? Ведь я жену свою убил!
– Ох, горе нам! – говорит в ответ поп. – И я свою попадью зарезал. Насмеялся над нами Демидка-разбойник! Ну, что мы теперь будем делать?
Посоветовались между собой: вырыли в своих дворах ямы и захоронили убитых жен, а потом отправились Демидку душить. Пришли к нему и говорят:
– Ну, Демидка, полно тебе нас обманывать! Готовься, брат, к смерти. Удушить тебя мы хотим.
– Что ж, – отвечает Демидка, – я согласен, потому что много виноват перед вами. Только вот что, отцы, удушить меня вам нет никакой пользы, потому я могу опять оживеть, а вы лучше посадите меня в мешок и утопите в реке.
– Утопить так утопить! Нам все равно, лишь бы от тебя, подлеца, избавиться, – говорит поп. – Ну, полезай в мешок!
Влез Демидка в мешок, а в карман себе ножик спрятал.
Принесли поп и дьячок мешок с Демидкой на реку и бросили в воду.
– Конец, – сказал поп. – Подох, как собака!
А Демидка-то и не думал умирать: распорол он ножом мешок и выплыл на другой берег реки, а ночью пришел домой, забрал денег и отправился в город.
Утром прибегает дьячок к попу и говорит:
– Батюшка, утопили мы вчера Демидку?
– Утопили. А что?
– Да то, что сейчас я его собственными глазами видел. Катит в коляске на четверике, развалился, как барин.
– Ну-у? Что за чудеса? Пойдем к нему, разузнаем.
Приходят во двор Демидки. Правда! Коляска стоит на дворе, а под сараем кучер четверик лошадей убирает. Вошли в хату, а Демидка сидит с женой за столом и чай распивает.
– Как же это так? Ведь мы тебя утопили? – говорит поп.
– Верно, утопили, – отвечает Демидка.
– Так как же ты здесь чай пьешь?
– Очень просто! – говорит Демидка. – Водяной дед меня отпустил на волю да еще и деньгами наградил: «За вашу, говорит, добродетель, Демид Павлыч, вас награждаю».Вот у кого денег, так прямо можно сказать, горы целые серебра и золота навалены.
И начал Демидка врать про богатство водяного деда.
От таких рассказов у попа и дьячка глаза разгорелись: уж очень захотелось им поскорее разбогатеть.
– А что, свет, – говорит поп, – как бы и нам побывать у водяного дедушки?
– Что ж, полезайте оба в мешок, а я, так уж и быть, сволоку вас на реку.
Залезли поп с дьячком в большой мешок, а Демидка взвалил их на плечо, принес к реке и бух в воду! Мешок, конечно, пошел ко дну, а Демидке того и надо было: забрал он деньги попа и дьячка, лавку на них открыл и стал себе поторговывать да деньги наживать.
Сказку рассказывали в станицах Терской области,
записал собиратель фольклора Евгений Баранов.