I
Было это в стародавнее время, когда казаки спустились с «гребней» (гор) и заняли своими станицами низовья Терека.
В летний жаркий день, возвращаясь из дальнего похода, ехал степью молодой казак Яков Алпатов. Не за славой молодецкой он ездил, а за богатством: его невесте, дочери войскового старшины Василисе-прекрасной, оно понадобилось.
В дорогу дальнюю его провожая, говорила она ему:
– Люблю тебя, Яшенька, ты и собой пригож, и слава о твоей отваге далеко прошла, но нет у тебя золотой казны, а без нее как станем жить? Поезжай же, мой голубь, в богатый город Дербент и с добычей домой возвращайся, тогда и свадьбу нашу сыграем.
Молча поклонился Яков невесте и немедля в далекий путь отправился.
И добыл он богатство: у него в хурджинах (переметных сумах – ред.), крепко к седлу привязанных, лежали ткани шелковые, камни драгоценные и золото.
Недешево досталось оно ему: крови человеческой немало он пролил за него и, если бы конь вовремя не унес его, то и голову свою сложил бы он в бою.
Ехал он степью, в стороне от ногайского кочевья, и, беззаботно бросив поводья на шею коня, пел старинную казацкую песню. И не чуял он, что беда великая на него надвигалась: ногайцы, как волки, целой ордой скакали на своих выносливых лошадях по его следам.
Заметил их Яков, да уж поздно было: со всех сторон скакали они к нему, кричали, вопили и арканами, сплетенными из конского волоса, над головами своими размахивали.
Глянул Яков на орду, глянул на степь, и еще, пожалуй, можно было бы ему ускакать, но загорелась душа силой поведаться.
– Эх, пропадай, голова моя, а живой в руки не дамся! – крикнул он, выхватил шашку и помчался навстречу ногайцам.
Налетел он на батыря (отважный наездник, богатырь – ред.), скакавшего впереди орды, шашкой голову ему снес, но тут его самого аркан захлестнул, обвившись вокруг шеи. В глазах казака потемнело, шашку он выронил и уже не помнил, что потом с ним было.
Очнулся он среди степи по рукам и ногам связанный, а вокруг него орда ногайская, как дикое воронье, на мертвое тело слетевшееся, кричала, шумела и добычу делила.
Ткани шелковые, камни драгоценные, золото и оружье казацкое поделили ногайцы и стали совет держать, как поступить с пленником, какой казни предать его?
Одни говорили, что надо голову ему отрубить, другие – сжечь его на огне, а третьи – к хвосту коня привязать и пустить по степи.
– Нет, – сказал старый ногаец, – эти казни не страшны ему, а вот какую казнь я придумал: к дереву привяжем его и оставим – пусть хищные птицы живого его клюют!
Шумно загоготала орда, одобрив совет старика.
Нашли ногайцы одиноко стоявшее в степи дерево, обрубили ветви и привязали к стволу его казака, посмеялись над ним и с говором, с песнями в кочевье свое направились и коня казацкого с собой увели.
II
Остался Яков в степи один, бессильный, беспомощный. Целый день солнце палило его, мучила жажда, связанные арканом ноги и руки затекли и одервянели.
«Какой бесславной смертью мне приходиться умирать», – подумал он. А в небе над его головой коршун уже закружился, откуда-то прилетела ворона и молча села на ближайший бугор; потом начало слетаться воронье, бугор весь усеяло.
Посмотрел Яков на птиц и закричал громким голосом:
– Эй, ты, птица проклятая, мертвечиной питающаяся, не терзай меня живого – дождись смерти моей!
Испугалось воронье голоса человеческого, снялось с бугра и полетело вглубь степи. И коршун перестал кружиться над ним; опустился он на старинном высоком кургане и сел на камень, поставленный на могиле ногайского мурзы.
Солнце уходило с неба, далеко, за краем степи огненно-красным шаром оно опустилось и скрылось. Поползли сумерки по степи, потом темь надвинулась, и на небе загорелись звезды.
Где-то далеко завыл волк, а за ним сразу несколько голосов затянули дикую и долгую песню.
Прислушался казак к этому вою, тоска взяла его, и сказал он:
– Видно, уж на роду мне суждено погибнуть от волчьих зубов.
И потом воскликнул он:
– Простите меня, родные батюшка и матушка! Прости, невеста моя Василиса Прекрасная!
Вспомнил он девушку, которую впервые полюбил на чужой стороне, вспомнил, как она рыдала и умоляла не покидать ее одинокую, беззащитную.
Заплакал он и проговорил:
– Моя бедная, моя несчастная, горем и нуждою повитая, прости меня!
В степи маленький огонек засветился. Увидел его казак и подумал, что, видно, ногайцы в своем кочевье костер развели.
Огонек же все ближе становился, словно кто-то с фонарем к нему шел. И, когда он был уж совсем близко, казак увидел, что не огонек то был, а слабое и трепетное сияние, окружавшее молодую женщину.
И узнал он в этой женщине ту девушку, которую покинул на чужбине.
Молчаливая и печальная стояла она перед ним, и грустной лаской светились ее ясные глаза.
Не веря глазам своим, он спросил ее:
– Кто ты?
– Я – первая любовь твоя, – ответила она.
Протянула она к нему маленькую и тонкую руку, и спали с него веревки, которыми он был привязан к дереву. Но затекшие ноги не держали его, и он повалился на землю. Когда же он поднялся, девушки уже не было около него.
Стояла глухая ночь; вдали все еще выли волки.
Был измучен Яков; болели у него руки, ноги, но сильнее болела душа, которую охватила тоска, и не знал он, что ему делать, куда идти.
Вдруг послышался топот, и увидел он коня, который кружился по степи и словно кого-то искал.
«Уж не мой ли это скакун?», – подумал казак и не ошибся: это был его конь – из ногайского кочевья он убежал и своего хозяина искал.
Посвистал ему казак, и он прибежал к нему. Шею его обнял казак, товарищем верным и другом своим называл, сел на него и воскликнул:
– Эх, если бы только шашка была у меня, и тогда я снова добыл бы богатство!
Потому он так и говорил, что о невесте своей, Василисе-прекрасной думал и о том, что без оружия и добычи стыдно будет ему вернуться в станицу.
III
В Кабарду, в аул, стоявший под горой Бештау, к своему другу князю Кадиршоко направил Яков свой путь. В дороге три дня он провел и приехал в аул.
Радушно принял князь гостя и, узнав, что с ним случилось, сказал:
– Не печалься, друг! Возьми лучшее мое оружие, и мы поедем в Грузию богатство добывать.
И, не откладывая на долгий срок поездки, князь и Яков с шайкой джигитов через бурный Терек переправились, по опасным тропам через снеговые горы перевалили и в Грузии очутились.
Как волков, встретили грузины джигитов, в бой с ними вступили.
Но умели джигиты нападать, умели защищаться, а главное – из набега не возвращались с пустыми руками, и много добычи увезли они из Грузии.
И опять в хурджинах Якова лежали шелковые ткани, камни драгоценные и золото.
С князем Кадиршоко и джигитами он распрощался и поспешил в свою станицу. Ночью он приехал в нее и от родителей своих узнал, что невеста его, Василиса Прекрасная вышла замуж за богатого купца.
Словно камнем тяжелым, эта весть придавила Якова.
– По своей ли воли пошла Василиса за купца или же насильно выдали ее за немилого? – спросил он родителей.
– Никто не неволил ее, сама купчихой быть захотела, – отвечали родители.
И поник головой казак, крепко задумался. А на другой день утром он повесил на плечо хурджины и пошел к дому купца.
Из окна горницы увидела его Василиса Прекрасная, испугалась, хотела было в подполье спрятаться, да раздумала и на крылечко вышла.
– Ты прости меня, Яшенька! – сказала она ему. – Я долго ждала тебя, не дождалась, думала, что головушку свою ты сложил в битве с басурманской ордой.
Говорила она, и лицо свое красивое кисейным рукавом закрывала. Усмехнулся Яков и спросил ее:
– А не та ль была причина, что на богатство купеческое ты позарилась?
– Что ты, Яшенька! Как можно! – воскликнула Василиса, по-прежнему закрывая лицо рукавом. – Не тебе бы говорить это, не мне бы слушать. Сама знаю, что не с богатством жить, а с любовью! И пропади оно прахом – это богатство: оно не нужно мне!
– Если так, то и мне не нужно оно, – засмеялся Яков и вытряхнул из хурджинов ткани шелковые, камни драгоценные и золото.
И ни слова больше не сказал он Василисе, к своей хате пошел; оглянулся с полдороги и увидел, как Василиса, нагнувшись, собирала все, что он вытряхнул из хурджинов.
Засмеялся он и домой побежал.
IV
Недолго оставался Яков в станице – собрался и поехал на чужую сторону искать ту девушку, которую он впервые полюбил и потом покинул.
Дорога туда не ближняя была, и гнал он коня, гнал, думая о том, как он девушке в ноги поклонится, прощения у нее попросит и потом в станицу свою привезет ее.
Вот он и на чужую сторону приехал, но девушку не мог найти, и стало горько на душе у него, и запечалился он.
Потом нашлась одна старуха, которая вызвалась указать ему место, где находилась девушка.
Привела она его на кладбище, старой изгородью обнесенное и старыми деревьями заросшее, и указала могилу, над которой деревянный крест склонился.
– Вот тут успокоилась девушка, – кивнула головой она на могилку и ушла.
Без шапки, с поникшей головой, долго стоять он около могилки, а вечером, собираясь уходить, низко поклонился ей.
– Прощай, моя любовь, – сказал он и пошел.
О чем он думал, идя с кладбища, Бог знает, но в тот же вечер продал коня, оружие, взял палку и пошел странствовать.
Прошло много лет.
Василиса по-прежнему жила с мужем в станице и уже стареть начала. Разбогатели они с того золота и тех камней из хурджинов, настроили домов и пять лавок больших открыли.
Жила Василиса сыто и покойно, о Якове никогда не вспоминала, словно и не знала его. Но пришло время, и он напомнил ей о себе.
Случилось это осенью, вскоре после уборки винограда в садах.
Бог весть откуда забрел в станицу старый прохожий человек с гуслями и около одной из лавок купца, где толпился народ, заиграл и запел, старинную песню.
Понравилась народу его игра и песня; купцу, который в дверях лавки стоял, тоже по душе пришлось, как струны гуслей чуть не выговаривали каждое слово песни, и сказал он старику, чтобы тот шел к нему в дом.
– Поди, старик, потешь игрой супругу мою, за это она покормит тебя, – говорил он, поглаживая рукой бороду.
Зашел старик к купцу в горницу, на образа помолился, увидел Василису, поклонился ей и сказал:
– Хозяюшка, твой супруг послал меня игрой да песней тебя потешить.
Василисе показалось, что она раньше видела человека, похожего на этого старика, и, не спуская с него глаз, старалась припомнить, где она видела его.
Старик сел на лавку и, играя на гуслях, начал петь о том, как молодой казак ездил в чужую сторону добывать богатство для невесты своей, как в степи напала на него ногайская орда, пленила его, привязала к дереву, а богатство разграбила.
Василиса все смотрела на старика, и тревожно билось ее сердце.
Когда же в песне стало говориться, как перед невестой, вышедшей замуж за богатого купца, казак выбросил из хурджинов ткани шелковые, камни драгоценные и золото, Василиса всплеснула руками.
– Яша… Яшенька, ты ли это? – проговорила она.
Старик молча кивнул головой – я, мол, и продолжал играть.
Василиса заплакала.
– Не играй, не надо, – остановила она его. – Не надрывай моего сердца, Яшенька, не вспоминай старого: что прошло, того уж не вернешь.
Поднялся Яков, молча поклонился ей и направился к двери.
– Куда же ты, Яшенька? – спросила она. – Останься хлеба-соли откушать.
– Спасибо, хозяюшка, мне пора в дорогу, – ответил Яков, пошел и на пороге встретился с купцом.
– Что так скоро уходишь, старик? – удивился купец и, увидя жену в слезах, спросил ее: – О чем плачешь? Аль песней старик растревожил сердце твое?
– Ох… песней, старой песней, – проговорила Василиса и заплакала сильнее прежнего.
Нахмурился купец.
– Ну, ступай, ступай, старик, – сурово проговорил он. – Если бы знал, не посылал бы тебя в горницу.
Усмехнулся Яков и вышел на улицу.
И с тех пор начал он бродить по станицам, играть на гуслях и пел старинные песни. Время шло, и совсем постарел он; ноги едва таскали его, болели старые раны, в молодых летах в боях полученные.
В один ясный весенний вечер с трудом тащился он берегом Терека и присел отдохнуть около плавней, густо заросших высоким камышом.
Силы совсем покинули его, и он чувствовал, что смерть приближалась к нему. И вдруг он увидел перед собой прежнюю девушку – печальную и прекрасную.
– Я первая любовь твоя, – прошептала она, наклонившись к нему. – Это я научила тебя играть на гуслях и петь песни, которые слезы у людей вызывают.
Взяла она его за руку, и ему казалось, что он поднялся здоровым и сильным и бодро пошел с девушкой, а вокруг будто расстилалась степь вся в цветах, вся залитая яркими лучами солнца.
Утром проходили рыболовы берегом, увидели мертвое тело Якова и тут же похоронили его.
Сказку рассказывали в станицах Терской области, записал собиратель фольклора Евгений Баранов.
